После подписания Вашингтонского договора, оказавшегося столь неудобным и нежеланным для всех его участников, кроме разве что Соединенных Штатов, японцы решили наверстать ущемление в линейных кораблях, число и тоннаж которых строго определялся в соотношении 5:5:3 в пользу США и Англии, за счет крейсеров. «Минимальный» состав флота по новой политике, разработанной в 1923 году, включал ни много ни мало как сорок крейсеров максимально разрешённого размера — по 10 тысяч тонн! Они должны были образовать 10 дивизий по четыре корабля и стать, по сути, основой флота. Понятно, что такой замах при полноценной его реализации обошёлся бы в огромную сумму, едва ли уступавшую стоимости тех самых суперлинкоров, от постройки которых пришлось отказаться в соответствии с соглашением.
Тем не менее к работам над проектом приступили практически сразу после подписания «Вашингтонской кабалы», в начале 1922 года. Как и в случае с шестипушечными «недомерками», главными героями последующей эпопеи стал тот же Юдзуро Хирага и его помощник, а впоследствии преемник Кикуо Фудзимото. Надо сказать, что в своём деле Хирага проявился в обличье настоящего самурая, оттачивающего свой меч до немыслимой остроты. Главный конструктор флота неуклонно и целеустремленно стремился улучшить именно боевые качества. Хотя первоначальные требования Морского штаба предусматривали для новых крейсеров восемь 203-мм орудий в двухорудийных башнях (три из которых группировались уже привычной «пирамидой» в носу и одна располагалась в корме), конструктор предложил добавить ещё одну, пятую башню. В полтора раза усилилась и зенитная артиллерия — вместо четырёх 120-мм пушек предполагалось иметь шесть. Хирага очень хотел, чтобы его «продукт» оказался самым сильным среди «договорников». Он желал снабдить своего «железного воина» не только длинным мечом, но и надёжным щитом. Так на тяжёлых крейсерах появилась настоящая подводная защита, с солидной броневой противоторпедной переборкой, что для 1920-х годов, несомненно, являлось самым передовым новшеством. Конечно, за все эти поистине пионерские решения требовалось чем-то заплатить. Хирага остановился на некотором уменьшении дальности плавания, что не вызвало особых возражений, так как и в усечённом варианте крейсера вполне могли сопровождать флот. Куда больше споров вызвал другой, вполне сознательный шаг: полный отказ от торпедного вооружения. Главный конструктор японского флота считал, что многочисленные торпеды на большом корабле представляют собой большую опасность для себя, нежели для противника, по которому их ещё надо хотя бы выпустить (не говорим — попасть). Но здесь опять вмешался Фудзимото, сменивший своего шефа. Будучи человеком более покладистым, он внял настоятельным требованиям Морского штаба, где как раз считали, что будущая война станет во многом «торпедной» и что этот вид оружия надо всячески культивировать именно на тяжёлых крейсерах, претендовавших теперь на роль станового хребта Объединённого флота. Так на японские «вашингтонцы» вернулись торпедные аппараты, причём в немалом числе — четыре трёхтрубные установки.
В итоге, понятное дело, «крайней жертвой» стало водоизмещение. Многочисленные достоинства никак не укладывались в положенные 10 000 т. Не помогли все хитроумные меры по уменьшению массы корпуса, сконструированного по тем же принципам «японской волны», что и у «Како». На массу очень длинного и довольно узкого корпуса приходилось всего 30% от водоизмещения, но в абсолютных цифрах это соответствовало четырём тысячам тонн. Большую экономию дал смелый шаг по включению бортовой и палубной брони в качестве силового элемента конструкции. До этого плиты просто крепились болтами к обшивке, не особо увеличивая прочность корпуса; теперь же они наглухо сваривались со стрингерами и шпангоутами, воспринимая 100% нагрузки при сжатии и 70-0% — при растяжении. И всё же на гребнях волн вся конструкция «дышала», корпус сильно изгибался, но… выдерживал, что и требовалось доказать.
Часто японцев упрекают в «восточном коварстве», полагая, что на все нарушения договоров они шли совершенно сознательно. На самом деле это не совсем так. Конечно, некоторый выход «за рамки» планировался, но отнюдь не столь значительный. Перегрузка «Мьёко» и его собратьев, водоизмещение которых на испытаниях достигло 13 300 т, стала неприятным сюрпризом для самих конструкторов. Снизились высота надводного борта и остойчивость, меньше простора оставалось для последующих модернизаций, но героическими усилиями все проблемы удалось решить достаточно удовлетворительно.
Ещё одним последствием перегрузки стало незапланированное погружение в воду броневого пояса, который имел «фигурную» форму: широкий в средней части, чтобы закрывать высокие машинные и котельные отделения, и более узкий в районе погребов, ближе к оконечностям. В итоге, при нормальной нагрузке у погребов над волнами возвышалось всего 30 см брони, а при полном запасе топлива пояс в этих местах полностью уходил под воду. Впрочем, это практически не снижало защитных свойств: снаряды хранились ещё ниже, а броневая коробка создавала своеобразную воздушную подушку, удерживающую корабль на плаву даже в случае частичного разрушения борта над ней.